Время умирать. Рязань, год 1237 [СИ] - Николай Александрович Баранов

него остались только опорные быки.

Стена с напольной стороны города тоже отличалась устрашающей осадников мощью. Глубокий в три сажени и широченный — в восемь саженей ров. Крутой, политый, превратившейся в лед водой, четырехсаженный вал со стеной по его гребню. А стена была не просто стеной.

Когда-то давным-давно, когда Рязань только начала строиться, ее окружал простой дубовый тын. Но город рос, требовал более солидных укреплений и следующую стену делали уже из городней — состыкованных друг с другом срубов, заполненных глиной, песком и камнями. Потом эту стену надстраивали, перестраивали, углубляли рвы, насыпали валы. Стена и вал становились выше и толще, ров глубже. Эту стену три с лишним десятка лет назад разрушил и пожег Великий Владимирский князь Всеволод Юрьевич, прозванный Большим Гнездом, отец нынешнего владимирского князя. Рязань тогда была разорена и сожжена. Ладно, население стольного града владимирцы вывели из-за стен. Увели во владимирский плен и ее князей и вятьших людей.

По возвращении из плена, рязанцы восстановили город и стены, сделав их выше и мощнее прежнего. Сейчас высота стены здесь с напольной стороны превышает четыре с половиной сажени. Толщина в ее верхней боевой части почти две сажени. Боевую площадку прикрывает двускатная крыша, обмазанная глиной и политая водой — защита от огненных стрел. Боевая площадка, так же как в башне, нависает над подошвой стены обламом. С внутренней части стены сохранились городни от стены старой, оберегающие ее от распирания. К ним пристроены осадные клети, перекрытые деревянными накатами. Их уже обживают беженцы, собравшиеся в Рязань с окрестных деревень. Вон дымки поднимаются от временных очагов, вареной снедью пахнет.

Снаружи, с напольной стороны тоже для ослабления распора прирублена дополнительная линия городен высотой почти в половину высоты основной стены. Толщина городен больше сажени. С наружной стороны они надставлены заборолами, образующими боевую площадку, которая сверху прикрыта односкатной крышей, наклоненной в сторону поля и примыкающей к большой стене. Эта крыша тоже обмазана глиной и полита водой. Эти прирубленные городни образуют второй ярус крепостной стены. С боевой площадки этого яруса имеются проходы на основную стену для обороняющихся здесь воинов. Намертво запирающиеся на случай если враг сумеет сюда прорваться.

Имеется и третий ярус стены, самый нижний. Он сооружен из плотного дубового тына, вкопанного в сажени перед вторым ярусом и поднимается до трех четвертей его высоты. Промежуток меж тыном и ярусом так же забит глиной с песком, оставляя сверху площадку прикрытую частоколом высотой в рост человека. В частоколе имеются узкие прорези-бойницы для лучного боя. Имеются и проходы на второй ярус для защитников. А вот крыши третий ярус не имеет: боевая площадка выложена булыжником пересыпанным известью, образуя плотное покрытие.

Далее город с напольной стороны прикрывает вал и ров. Сухой ров, против осыпания, обложен толстыми жердями. За рвом, чтобы конница осадников не могла гарцевать близко у стены, засыпая обороняющихся стрелами, вкопана линия надолбов — заостренных, наклоненных в сторону поля не толстых бревен. Вкопаны они не плотно, так чтобы пеший мог протиснуться, а конь — нет. Идущая на приступ толпа осаждающих тоже будет продираться через надолбы по одному, подставляясь под стрелы и камни, летящие со стены. Готовясь к осаде рязанцы вкопали впереди старой линии надолбов еще одну, саженях в тридцати.

Все это хорошо было видно с дозорной башенки, венчающей проездную башню Исадских ворот, на которую забрались Ратьша с Гунчаком. Но смотрели они не на стены, вал и ров, а смотрели дальше на опушку леса, стоящего сплошной стеной верстах в двух от стен Рязани, где за утро вырос громадный стан, пестрящий разноцветием шатров и дымящий бесчисленными кострами.

Глава 19

Стан подавлял своей невероятной громадностью. Ничего подобного не видели рязанцы. Даже те, кто помнили владимирскую осаду тридцать с лишком лет назад. Шатры, юрты, палатки, снующие меж ними пешие и всадники. Даже досюда до дозорной башенки долетал мощный гул, в который сливались лошадиное ржание, рев скотины, скрип тележных колес, человеческий говор.

Из-за леса, перед которым раскинулся вражеский стан, поднимались столбы дыма — татары жгли окрестные селения. Хотелось надеяться, что пустые: предупрежденные жители должны были успеть уйти за рязанские стены, или в лесные схроны. Дымы поднимались на севере и юге тоже. Только на закате за Окой дымов видно не было. Да и то, там, в лесной дебри, пересеченной болотами, селений имелось раз, два и обчелся. Да и добраться до них было совсем не просто.

— Исады горят, — глухо обронил один из двух дозорных, топчущихся на наблюдательной площадке, кивнув на особо толстый столб дыма на восходе.

— Люди там оставались? — спросил Ратислав. — Или ушли?

Дозорный пожал плечами, нахмурился, ответил:

— Люд оттуда в Рязань шел. Но, говорили, кто-то хотел остаться, оборонять родной город. А остались, нет ли, кто знает?

— Навряд ли, — встрял в разговор второй дозорный, совсем молоденький — только усы пробиваться начали. — Коль оборонялись, не могли татарове его за утро взять.

— Сколько там осталось тех защитников! — не согласился первый дозорный. А укрепления в Исадах не чета рязанским. Арканы на заборола накинули и полезли кучей. Тут не отмашешься. Зазря только головы положили. И-ех! — старший дозорный сокрушенно покачал головой.

— Чего это? Смотрите! — вскинувшись, вытянул руку куда-то вправо молодой дозорный.

Ратислав, Гунчак и второй дозорный кинулись к правой стороне башенной площадки. Действительно, далеко справа по Пронской дороге двигалось пешком множество людей. И люди эти не были похожи на монголов, или их подручников.

— Да это же наши, — сдавленно просипел молодой дозорный, зрение которого оказалось поострее, чем у остальных. — Похоже, смерды из окрестных деревень. Не убереглись…

Теперь и Ратьша рассмотрел, что серая толпа состоит из рязанских селян, а может, и жителей мелких городков. Они угрюмо брели по дороге, кутаясь от мороза в какую-то рванину — хорошей зимней одежи ни на ком видно не было. Мужики, бабы, подростки. Стариков и совсем малых детей — не видать. По бокам двигающейся по дороге людской змеи, ехала редкая цепочка татарских всадников — охрана.

— Хашар, — каркнул из-за спины Ратислава Гунчак.

— Что? — обернулся к нему Ратьша.

Оба дозорных тоже обернулись к половецкому хану.

— Осадная толпа, — пояснил тот. — Татары собирают ее из отловленных в округе осажденного города местных жителей. Берут туда только тех, кто может работать. Детей и стариков, обычно, убивают. Хашар используют на тяжелых и опасных осадных работах. Во время штурма идут на приступ, прикрываясь им.

— Вот ведь чего удумали, нехристи, — широко перекрестился старший дозорный. — Это ж додуматься до такого